Коломбина бледна и под гримом скрывает усталость. А в Италии нынче такая промозглая осень. Лишь одно представленье на площади этой осталось. – Гондольер постучит в ее дверь приблизительно в восемь.
Ровно десять шагов Коломбине спускаться в гондолу, – там седой Арлекин в нетерпеньи бубенчик терзает. Он привычной рукой прижимает ее ненадолго, но она, улыбнувшись, не станет встречаться глазами. –
Коломбинина фальшь отражается в водах канала, Коломбинина боль в крике серых измученных чаек, Коломбина молчит. – Ей опять начинать все с начала: на подмостки нести смену встреч и прощаний случайных.
В разноцветной подкладке поблекли от времени ромбы, - эта сырость вечерняя и под плащом пробирает. Гондольер, предлагающий плед, удивительно робок, - это так непривычно, приятно и чуть окрыляет.
Со вчерашнего мятый Пьеро ожидает у сходен. Коломбина, не морщась, в ладонь его вложит запястье. - Ты простыла, принцесса? – Я комнату снял на сегодня, может быть, согласишься ты нынче доставить мне счастье?
Громкий шепот отчаян и вздрогнет опять Коломбина: Арлекин проходя отпихнет их обоих с дороги, оглянется, как будто насквозь пронизав пантомиму, и про время напомнит, - его им осталось немного
до начала. – Пора. Коломбина вздохнет облегченно, сбросит плед гондольеру, кивнет, поспешит за кулисы, а Пьеро, чертыхнувшись и кутаясь в плащ (обреченный быть пропитым сегодня), прошепчет: «…мучительно-близко…»
Коломбина бледна, - ей противно и тошно, и горько, - только плакать нельзя, - все оплачено: грим и улыбки. В своей жизни бродячей она уже видела столько, что прошло любопытство и недопустимы ошибки.
Ровно десять минут, ровно пять, ровно только минута (этот занавес помнит, наверно, отца Арлекина), шаг… другой… Это сцена. – И вновь совершается чудо: замирает толпа, шепоток по рядам: «Коломбина…»
